Какие исследования проводятся в Центре? Как изменился образ ученого с советских времен? И какими навыками должен владеть будущий историк?
Об этом мы поговорили с директором Центра истории российской науки и научно-технологического развития (Науковедческого центра) РГГУ, доктором исторических наук, профессором Евгенией Долговой.
— Как и для чего был создан Науковедческий центр? Что увидят его посетители?
— На встрече с Президентом России на II Конгрессе молодых ученых я выступила с инициативой о создании в вузах и научных организациях сети науковедческих центров, которые помогали бы изучать историю науки. Науковедческий центр в РГГУ учредили в качестве пилотного проекта по предложению Министерства науки и высшего образования.
Хотя Центр создан как научно-исследовательский, его работа нацелена и на преподавание, популяризацию истории науки. Чтобы выработать для этого общие подходы, в 2024 году мы намерены проводить всероссийские научные форумы и конференции. Например, запланировали своеобразный съезд-смотр науковедческих центров, с презентацией научных результатов и обсуждением основных направлений работы. Обсудим проблемы науковедения — междисциплинарной исследовательской отрасли, занимающейся изучением науки, ее структуры и динамики.
В работе Центра участвуют студенты, аспиранты, молодые ученые, вектор популяризации объединяет интересующихся историей российской науки. В апреле состоится пятая по счету Школа молодых ученых «Один день из жизни ученого: повседневность, коммуникации, смыслы», а осенью — школа «Наука в истории: эволюция научной мысли, идеи и авторы». При Центре работает лекторий «Российская наука в ее прошлом и настоящем». Это лишь некоторые из мероприятий Центра. Мы уверены, что он станет важной площадкой для взаимодействия и совместной научно-исследовательской работы представителей научных школ.
Одним из первых проектов стала коллективная монография «Наука большой страны: советский опыт управления», подготовленная в рамках инициативы «Работа с опытом». Книгу представили на площадке III Конгресса молодых ученых. Мы подготовили комплексное описание мер государственной политики по управлению научными исследованиями в СССР, постарались дать ответ на вопрос «была ли советская модель управления наукой успешной?». Удалось нам это или нет — судить читателю.
— Какими исследованиями сейчас занимаются в Центре?
— Мы изучаем, как формировалась советская научная индустрия, менялось научное сообщество, развивались масштабные проекты и как был организован труд исследовательских коллективов. Эта проблематика находится в центре длительного проекта «Советская наука как индустрия: кадры, инфраструктура, организационно-управленческие практики», а также в моей книге «Рождение советской науки: ученые в 1920–1930-е годы».
Сейчас сотрудники Центра готовят серию научных публикаций по советской научно-технической политике, наполняют базы данных по истории отечественного приборостроения, экспорту советских технологий.
Наконец, мы столкнулись с тем, что история советской науки, особенно в ее завершающий период 1980–1990 годов — это эмоциональный и открытый к субъективным оценкам информационный пласт. Важно сохранить его экспрессию, одновременно отделив эмоциональность от фактов. Мы готовим отдельный проект — своего рода «живой» архив с аудио- и видеоматериалами. Это серия интервью с руководителями структур управления научными исследованиями в СССР, отдельными учеными тех переломных лет — как лидерами направлений, так и начинающими исследователями.
— Как изменился образ ученого, на ваш взгляд? В чем разница между современным и советским исследователем?
— В советский период общественный интерес к научным открытиям был достаточно высоким. В немалой степени благодаря вниманию массовой культуры к профессии. Например, в советском кинематографе сложилась целая подборка образов — от рассеянного ученого-популяризатора, читающего лекции в рабочем клубе (агитфильм «Уплотнение» 1918 года) до одинокого и целеустремленного экспериментатора, физика Дмитрия Гусева из «Девяти дней одного года».
Фигура советского ученого выразительна — это немного рассеянный человек в очках и в потертом пиджаке, одержимый научной идеей, его не интересуют материальные блага, признание и слава.
Сейчас ученый стал более молодым и энергичным, интеллектуальным и ироничным, открытым к технологическим новинкам. Его образ почти всегда персонифицирован, однако интересно, что с профессией чаще ассоциируют имена не современников, а исследователей прошлых эпох — из советских ученых это Константин Циолковский, Петр Капица, Игорь Курчатов, Юрий Кнорозов… Это исторические персонажи. Полноценно проработанный образ современного ученого лишь формируется, сначала он должен утвердиться в культуре.
— Насколько легче ученому сегодня развиваться в своей сфере?
— Возможностей, конечно, больше. Как минимум, можно говорить об открытости научного пространства, быстром движении информации. Допустим, для историка важна оцифровка архивных документов, новые методы обработки исторических данных. В этом колоссальные преимущества по сравнению с советскими исследователями.
Например, сократился путь научной статьи от ее электронной публикации до читателя. В 1920–1930 годы доступ к зарубежной публикации получали через Бюро книгообмена ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей). Книги заказывались партиями, задерживались, терялись при пересылке. Сейчас доступ к тексту любой опубликованной статьи можно получить по подписке. Информационное поле расширилось, изменилась работа в библиотеках, архивах.
Совместительство в советской науке было практически невозможно, сейчас с этим намного проще; была некоторая уравнительность в заработной плате, в отличие от нынешней системы поощрения индивидуальной научной работы.
Однако есть и обратная сторона. В советской науке была особая культура коллективного научного труда — когда научный лидер чувствовал ответственность за судьбы своих сотрудников, а рядовой ученый ощущал связь с организацией и сообществом. В постсоветский период утверждался взгляд на ученых как «людей мира», реализующих свои индивидуальные и конкурентные научные траектории. В этом отношении индивидуализм в науке может привести к отказу от ответственности (в том числе за тех, кто тебе доверился — студентов и аспирантов). Это, на мой взгляд, разрушительно для этики профессии.
— Как сейчас исследуют историю науки в стране?
— В современных исторических исследованиях мы видим два разных подхода. Масштаб советской науки фокусирует внимание на изучении длинных трендов организационной научной политики: мы можем исследовать, как строились институты, разворачивалась советская научно-технологическая карта.
Такой подход использовали в инфографическом альбоме «Наука в СССР: о чем говорит статистика?». В нем мы впервые обобщили информацию Центрального статистического управления СССР за период с 1928 по 1988 годы. В этих материалах есть сведения о структуре научных организаций, формировании сети академий наук в республиках, численности научных кадров, их квалификационных характеристиках и так далее. Благодаря этим данным можно оценить масштабы и структуру сети научных организаций в СССР и его республиках, системе подготовки научных кадров.
Это — пример макроисторического исследования, на стыке истории и социологии науки. Однако для историка также важно понять, как в таких условиях менялся мир «маленького человека» — простого научного работника с его карьерными и социально-бытовыми проблемами. Это уже микроанализ, социальная история науки.
В свое время нам попались в архивах бюджетные исследования, которые провела в 1925 году Центральная комиссия по улучшению быта ученых. На четырех тысячах архивных листов содержались подробности о составе семей, обеспеченности жилищем, предметами культуры и быта, доходах и расходах семей научных работников различных городов СССР. Этот детальный анализ интересен с точки зрения ответа на вопрос «как жили советские ученые?».
Точка пересечения этих макро- и микросюжетов, некая игра исследовательской оптики — то приближение, то удаление ракурса — мне кажется интересной и перспективной. Эта тема близка науковедению, социологии и психологии науки.
— Какие исследования вам видятся наиболее интересными?
— Удивительно недооцененным является направление «История науки и техники». Это дисциплина на стыке гуманитарных, естественных и технических наук. Тема была очень популярна в СССР, ее актуализировали за рубежом в рамках междисциплинарных направлений Science and Technology Studies (STS — исследования науки и технологии) и History and Philosophy of Science (HPS — история и философия науки). Однако начиная с 1990-х годов дисциплину незаслуженно забыли и вытеснили из учебных планов.
Именно поэтому мы предложили создать сеть науковедческих центров в вузах и научных организациях. Специалисты-теоретики и исследователи-практики могли бы в них выработать совместные алгоритмы. Работа в этом направлении уже идет — как я уже отмечала, в ближайшее время состоится ряд профессиональных дискуссий-съездов, по итогам которых исследуют состояние отрасли и предложат конкретные шаги.
— Какими навыками нужно обладать будущему историку?
— Историк должен уметь работать с разными типами источников, оценивать их достоверность и релевантность для своего исследования. Можно сказать, что здесь он предстает как «чернорабочий», однако в этом и заключается преимущество — так можно реализовать весь цикл исследования.
Второй важный навык — способность анализировать, оценивать и критически подходить к информации, что необходимо в современном информационном обществе. Наконец, третий навык — умение делать анализ и интерпретацию исторических данных: не описывать факты, а строить логические связи и понимать суть происходивших процессов в широком историческом контексте. Беседовала Анна Шиховец
Интервью предоставлено официальным сайтом Десятилетия науки и технологий в России
